ПРОСТОТА И УТОНЧЁННОСТЬ – ЯПОНСКИЕ ИДЕАЛЫ КРАСОТЫ

Ва́би-са́би 侘び寂び - «скромная простота» (ваби — воздержанность; саби - буквально: «ржавчина» — винтаж) представляет собой обширную часть японского эстетического мировоззрения. «Ваби» ассоциируется со скромностью, одинокостью, неяркостью, но наделенностью внутренней силой. «Саби» — с архаичностью, неподдельностью и подлинностью.

Феномен ваби-саби трудно объяснить, используя западные понятия, но эту эстетику часто описывают как красоту того, что несовершенно, мимолётно или незаконченно. По сути, ваби-саби это понятие, характеризующие присущий японцам эстетический вкус, способность воспринимать прекрасное и предметы искусства в своём естестве, неподдельности и без излишеств.

По мнению Леонарда Корена, ваби-саби — наиболее заметная и характерная особенность того, что считается традиционной японской красотой и она «занимает примерно то же место в японской иерархии эстетических ценностей, какое на Западе занимают древнегреческие идеалы красоты и совершенства». Эндрю Джунипер утверждает, что «если объект или выражение могут возбудить в нас чувство светлой меланхолии и духовной жажды, тогда можно сказать, что этот объект есть ваби-саби». Ричард Пауэл подводит итог: «Подлинное научение ему (ваби-саби) происходит через осознание трёх простых фактов: ничто не вечно, ничто не закончено и ничто не совершенно».

Рассматривая значения отдельных слов «ваби» и «саби», можно найти чувства одиночества и запустения. Однако, в дзэнском ощущении мира они видятся как положительные признаки, которые представляют освобождение от материального мира и «трансцендентный» выход за его пределы к простой жизни. Но сама дзэнская философия предупреждает, что истинное понимание недостижимо посредством слов или языка, поэтому принятие ваби-саби через несловесные способы выражения может оказаться наиболее подходящим подходом.

Простота и утонченность всегда считались эстетическими качествами, присущими японской культуре, и были важнейшими особенностями жизни японцев с древних времен. Традиционная японская архитектура, например, кажется упрощенной, потому что упор делался на свободное пространство, отсутствие украшений и спокойные приглушенные тона. Тем не менее таким постройкам свойственна элегантная красота. Подобные свойства можно увидеть в японском искусстве и литературе: дизайн керамических изделий зачастую очень незамысловат и цвета скромные; структура японских стихов проста и незатейлива, но и те, и другие воплощают простоту и элегантную красоту. Ваби-саби — это термин, который как раз и отражает такое ощущение красоты, но в то же время несет в подтексте определенные моменты, трудно поддающиеся определению.

Эстетические качества, отраженные в ваби-саби, происходят от буддийских идеалов периода Средневековья, когда распространение буддизма в Японии ввело представление о ваби-саби в культурную сферу. Это понятие и сегодня определяет важнейшую суть многих традиционных видов искусств Японии. Одной из наиболее впечатляющих сторон японской культуры является исключительная, экстраординарная роль эстетики в этой культуре. В середине золотой эры Хэйан 平安時代 (794-1192 годы) практически вся японская нация обладала утонченным эстетическим чувством, которое влияло на все стороны жизни. Каждый ремесленник проводил годы под руководством опытного мастера, оттачивая своё мастерство, и каждое из ремёсел включало в себя непременный аспект красоты, как одно из обязательных качеств готового продукта. Посуда, глиняные горшки, плетёные корзины, сундуки, татами, бумага - все вещи, которыми японцы пользовались в повседневной жизни, были эстетически безупречны, часто являясь произведениями искусства. Знаменитый искусствовед Соэцу Янаги, автор книги «Путь чая» (The Way of Tea), выделял три ключевых слова, описывающих японское понятие красоты: сибуй, югэн и мё.

Мё 妙 (Myo) - это «дух», который живёт в истинной красоте; этот дух не достигается механически отработанным совершенством, он несёт в себе необъяснимую, мистическую тайну.

Югэн 幽玄 (Yugen) обозначает гармоническое сочетание тайны и неуловимости, лежащей под поверхностью осязаемых вещей.

Сибуй 渋い (Shibui) относится к утончённой и строгой красоте, которая выражается в классической простоте.

Первые европейцы, вступившие на японскую землю, были поражены красотой буквально всех предметов домашнего обихода, которые встречались им по дороге. Такова была природа местных ремёсел, которые отличались именно своей эстетичностью от тех же технологий в Китае или Корее, откуда они, скорее всего, и  пришли на острова. Это свойство японских вещей было настолько распространено, что не воспринималось самими японцами как нечто из ряда вон выходящее. Только под влиянием иностранцев жители островов постепенно начали осознавать красоту предметов, которые они сами же и производили.

Врожденным эстетическим чувством японцы, скорее всего, обязаны своей древней религии - Синто. Синтоистское понятие гармонии включает в себя и правила, накладываемые на размеры и форму предметов, их использование и отношение к ним людей. Духовный элемент синтоизма определил и священное отношение к свойствам природных материалов, с которыми работали ремесленники, потому что согласно синтоизму и камень и дерево обладают духом. Поколение за поколением развивая в себе эстетическое чувство, японские художники и ремесленники достигли той степени красоты, которое превосходит видимые глазу свойства материалов, с которыми они работали. Этот уровень описывается словом югэн, которое обозначает «тайну» или «неуловимость». Красота этого уровня относится к тому типу привлекательности, которая скрывается под внешним слоем материала, но находится в гармонии с ним; эта красота влияет как на сознание, так и на подсознание. Она излучает некую сконцентрированную духовную сущность.

Другая сторона японских вещей описывается словом мё, обозначающим «странность», «непонятность», «тайну», а также - «умение». Известный мастер дзэна Дайсэцу Судзуки называл мё «подсознательным выражением чего-то такого, что выходит за рамки простой техники и появляется в результате космического духа». Судзуки говорил, что нельзя достичь мё путём сознательного усилия - оно должно перетекать от создателя к создаваемому им предмету подсознательно, минуя эго создателя. Причина, по которой европейцы не могут достигнуть мё в своём искусстве, заключается в том, что в их творениях слишком много их собственного эго, которое и не даёт им перейти грань механического мастерства.

Этимология выражения ваби-саби

Ваби-саби — сложное выражение, составленное из двух разных, но связанных между собой элементов: ваби и саби. Ваби — это эстетические и моральные нормы и правила, сформированные в средневековой отшельнической традиции, которая делает акцент на простом, строгом типе красоты и созерцательном, безмятежном отвлеченном восприятии действительности, и вдобавок к тому тяготеет к наслаждению спокойствием, праздной жизнью, свободной от мирских забот. В своей первоначальной, старой форме оно выражало категории одиночества и печали, но применительно к хайку или чайной церемонии сулило покой, освобождение, чистоту помыслов. Понятие саби также развивалось как средневековая эстетика, отражающая прелести одиночества, смирения, безмятежности и старости; в то же время это слово имеет подтекст: покорность, скромность, нечто сделанное со вкусом. Ваби — существительное от глагола вабу. Прилагательное вабисий указывает на хороший вкус и утонченность, но выражение ваби-саби не всегда передает эти этические ценности. Изначально эти слова использовались для описания неблагоприятных обстоятельств, таких как разочарование, беспокойство или заброшенность. Впервые в письменном виде они появились в «Манъёсю» 万葉集 («Собрание мириад листьев»), старейшем сохранившемся до наших дней сборнике японских стихов, — при описании печальных сцен, когда люди испытывают боль неразделенной любви. В более поздней поэзии периода Хэйан термины, родственные ваби, все еще использовались для характеристики безутешной любви, но впервые стали выражать и разочарование людей, горюющих о своих бедах вообще. Подобные выражения положили начало развитию эстетических категорий параллельно с распространением буддизма в период Камакура как результат изменений в отношении к неприятностям. В те времена странствующие монахи и поэты пришли к заключению, что одинокая жизнь — привлекательная альтернатива материальному миру и общественным распрям, так как она давала возможность испытывать чувство единения с природой. Благодаря отшельническому (уединенному) образу жизни люди начинали ценить простой и строгий тип красоты и развили отвлеченное, созерцательное отношение к жизни вообще, отношение, которое доминировало в литературных трудах того времени. Типичным примером такой позиции было их ощущение времен года, в особенности унылой поздней осени и зимы. Отшельники испытывали одиночество и заброшенность, когда смотрели на падающие листья и идущий снег и представляли цветущую вишню и весеннюю зелень. Правда, при этом также они воспринимали положительно признаки разрушения красоты, на первый взгляд незаметные, но неизбежные, которые приносило время. Постепенно они пришли к такому состоянию души, при котором одиночество и разрушение приобретали особую красоту, и простая, аскетичная жизнь стала восприниматься как утонченная и благородная. Таким образом, хотя в этот период первичный смысл ваби долгое время сохранял приоритет, буддийские ценности оказали огромное влияние на его развитие как эстетической категории.

Саби ассоциировалось с красотой безмолвия и старости, и сегодня слова, связанные с саби, включая глагольную форму сабу и прилагательное сабисий, используются больше для того, чтобы передать чувство покинутости, одиночества и красоты древности. Но, как и ваби, эти слова вначале не были способны выступать в качестве определения эстетических ценностей. Производные от саби слова также можно встретить в древних литературных трудах, например в «Манъёсю» 万葉集, в которых они использовались для описания одиночества или унылой природы. Первым человеком, применившим производные от саби слова как похвалу, был Фудзивара-но Тосинари, один из лучших поэтов периодов Хэйан и Камакура. Он использовал такие безрадостные образы, как, например, «замерзший чахлый тростник на морском берегу», чтобы подчеркнуть красоту и привлекательность затаенной печали и одиночества, которые сопровождают людей в жизни. С того времени многие поэты и писатели добавили различные оттенки к этому печальному образу, пока в период Эдо Мацуо Басё и его последователи не превратили понятие саби в поэтический идеал.

Чтобы понять эту эстетику, можно привести в пример кинцуги 金継ぎ (Kintsugi) или кинцукурой 金繕い (Kintsukuroi) - это японское искусство сбора по частям разбитой посуды, чтобы создать новые керамические творения, используя лак, смешанный с серебром или золотом. Кинцуки относиться к японской философии мусин 無心, которая охватывает понятия непривязанности, принятие изменений и судьбы как аспектов человеческой жизни.

Дзэн-буддизм и эволюция ваби-саби

Идеалы буддизма, в частности, секты Дзэн, содействовали эволюции ваби-саби как эстетической ценности. В особенности концепция му («небытие», или «пустота, ничто»), занимающая центральное место в дзэн-буддизме, сыграла важную роль в эволюции ваби-саби. Имеется много дзэн-коан (парадоксальных вопросов-загадок) и сутр, обращенных к этой концепции небытия, и наиболее известная из них — «форма — ничто, но пустота; пустота — ничто, но форма». Как писал монах Сотоба в «Дзэнрин Кусю» (Поэзия храма Дзэнрин), дзэн не рассматривает «небытие, ничто» как состояние отсутствия чего-то материального (предметов, вещей), но скорее утверждает существование невидимого за пустым пространством: «Все существует в пустоте: цветы, луна на небе, прекрасный пейзаж». Стихотворение Фудзивара-но Тэйка (Садаиэ) часто цитируется для иллюстрации сущности отношений между «ничем» и ваби-саби:

Когда я смотрю вдаль,

Я не вижу ни цветков вишни,

Ни пестрых листьев,

Только убогую лачугу на берегу

В сумерках наступающей осенней ночи.

Это стихотворение приводят в Японии в качестве образца описания пустоты как идеальной формы красоты, так как, рисуя унылый осенний пейзаж, поэт создает образ, ему противоположный, в котором цветы вишни распустились и листья радуют оттенками.

Ваби-саби в традиционных искусствах

Имеется много примеров ваби-саби как типичной для японских традиционных искусств концепции красоты, в частности, в чайной церемонии и поэзии. Мастера чайной церемонии Дзё Такэно и Сэн-но Рикю, например, считали, что стихотворение, приведенное выше, создает идеальное настроение для чайной церемонии-. Они учили, что чувство прекрасного не должно поддаваться четким определениям; их акцент на пустоте выражался в отсутствии украшений и строгой простоте чайной церемонии, в которой особое значение придавалось наличию ваби-саби как идеальной формы красоты. История чайной церемонии восходит к религиозным обрядам, исполняемым монахами секты Дзэн в период Камакура. Ваби-тя (чай ваби) подавался в простой деревенской посуде, как следует из описания португальского миссионера Родригеса (Rodrigues):

Это уединенное, скрытое упражнение в подражании... отшельникам, тем, кто покидает светский мир, порывает связи с обществом, уходит жить в соломенные лачуги, вознаграждая себя созерцанием природы... медитировать со всем миром..., и простота предметов, которые они видят здесь... понять тайны, скрытые здесь. Все в этой церемонии примитивное, грубое, совершенно необработанное и простое, как в природе... в сохранности в простой хижине отшельника (Plutschow, 1986, с. 156-157).

Из этого описания видно, что такая церемония имела Целью укрепление и просвещение человеческого духа, Делала упор на созерцании и простоте, натуральности всего, что сопутствует чаепитию. Действительно, дзэн-буддизм оказал огромное влияние на эстетику ваби-тя, и многие мастера чайной церемонии изучали дзэн и обращались к опыту монахов секты Дзэн в области чайной церемонии, чтобы достичь высочайшего состояния души и тела для наслаждения напитком. Как утверждал Сэн-но Рикю, «сущность ваби лежит в Законе Будды». Простота никакой лакировки, блеска; асимметрия — все это в полной мере соблюдалось в чайной церемонии и отражало буддийские понятия о том, что несовершенство — это естественное условие природы, которое лежит в основе всего живого (Кееnе, 1988). Простота убранства не отвлекала участников и позволяла им созерцать окружающее мысленно (т.е. медитировать); именно на движение мысли и создание соответствующего для этого настроения и была направлена вся эстетика чайной церемонии. Здесь нельзя найти качества ваби-саби в их реальном проявлении, они рождаются в душе и сознании участников церемонии. Сэн-но Рикю, например, подвергал критике целенаправленное производство утвари и посуды в стиле ваби-саби (изысканно простых) для чайной церемонии, так как считал наиболее важным не внешний облик предметов, но просветленное чувство, способное распознать невидимые достоинства, которые живут в них. Короче говоря, ваби-саби как эстетика чайной церемонии заключено в красоте, ощущаемой в сознании. Ваби-саби играет важную роль в японской поэзии, особенно в хайку. И здесь необходимо отметить вклад Мацуо Басе, одного из великих поэтов периода Эдо, который выбрал отшельничество для достижения этого идеального эстетического качества. Говорят, что именно Басе впервые применил термин саби, хотя теория саби как эстетической ценности уже существовала некоторое время, и производные от саби слова — сабу и сабисий — использовались в более ранних трудах. По утверждению ученика Басе Мукаи Кёрай, саби — очень важный элемент хайку и обладает качеством, которое нелегко выразить. Ниже следует пример творчества Басе с употреблением слова саби, посвященный его ученику.

Ямэй спросил: «Скажи мне, на что похожа саби в хайку?» Кёрай ответил: «Саби— это краски поэмы. Оно не говорил-о печали, но это то же самое, что и старость. Например, даже если старик, закованный в доспехи, находится на поле битвы или сидит за праздничным столом в роскошных одеждах, нельзя скрыть его возраст. Саби может существовать как в радостном стихе, так и в печальном. А сейчас позволь мне прочитать одно стихотворение:

Два сторожа в саду цветов

С убеленными сединой головами

Дружески разговаривают.

Учитель (Басе) заметил: «Это изумительно. Прекрасно проявились краски саби» (Фукумото, 1983, с. 10-11).

Выражение «сторожа в саду цветов» наводит нас на мысль о роскошном виде цветущих вишен и, возможно, указывает на разноцветную одежду сторожей. В итоге у нас возникают теплые и спокойные чувства при восприятии облика «убеленных сединами» стариков. Необходимо подчеркнуть, что эта умиротворенность не отрицает красоты, она включает в себя больше, чем одиночество старости. В соединении противоположных ценностей — красоты цветов вишни и седины стариков — эти образы взаимодействуют, усиливая друг друга, хотя они и не описаны в стихотворении. Эстетика саби создает соответствующую атмосферу. Люди нуждаются в духовном воспитании для истинного понимания красоты, которая создается из мысленных образов. И как следствие, неприятие броской, явной красоты и изобилия (излишеств) представляется идеальным условием для наслаждения ваби-саби, которое не имеет явных признаков, но обладает свойствами, познаваемыми сердцем.

Ваби-саби в современной Японии

После завершения периода самоизоляции Япония прошла путь стремительной индустриализации. Изменился образ жизни людей, они стали уделять больше внимания материальным благам и внешнему благополучию традиционным видам искусства. Многие старинные обычаи быстро исчезли в современной Японии, а в области традиционных искусств обозначились серьезные, проблемы. Хотя миллионы японцев продолжали учиться искусству каллиграфии, чайной церемонии и apанжировки цветов, большинство из них занималось этим не для развития собственного ощущения красоты, просто подражая общепринятым образцам [поведения]. Хисамацу (Hisamatsu, 1987, с. 18-19) сокрушается по поводу такого поведения при совершении чайной церемонии в наши дни:

Со времен Муромати до периода раннего Эдо дух ваби процветал. Затем постепенно чайная церемония и другие виды традиционного искусства приобретали застывший и формальный характер, утрачивали созидательную силу. Дух ваби умер, и сегодня ритуал чайной церемонии потерял свое особое очарование.

Главная причина этой утраты ощущения ваби-саби кроется в приверженности материальным ценностям. По сравнению со временем, когда ваби-саби утверждалось как совершенное чувство красоты в жизни людей и в искусстве, под воздействием современного практицизма многие японцы стали отдавать должное лишь внешним достоинствам вещей и явлений и не способны распознать невидимое, скрытое за внешним миром. Первоначально ваби и саби служили для выражения эстетическими средствами недовольства людей тяжелой жизнью; однако отношение к бедам менялось под влиянием идей дзэн-буддизма. Подобные чувства подвергались трансформации по мере того, как люди начали задумываться о том, что находится за пределами существующего. Ваби-саби стало играть важную роль в традиционных искусствах как совершенное восприятие красоты. Ваби-саби— это отнюдь не «видимая красота» или «атмосфера» — люди могут постигнуть ваби-саби только через внутреннее созерцание, медитацию, которая происходит без участия разума. Люди приучали себя жить простой жизнью без излишеств и получали возможность приобщиться к чувству единства с природой Современные японцы обращают большее внимание а материальную сторону, но надо сознавать, что этот тиль жизни обязан другим ценностям, о которых нельзя забывать.

Моно-но-аварэ 物の哀れ (Mono-no-Aware) - печальное очарование вещей

Слово аварэ приобрело глубину и широту смысла в середине периода Хэйан (794-1185 годы). Именно тогда оно стало символизировать эстетический идеал этой эпохи. Сказать, что аварэ обозначает «жалкий» или «жалостный», значит ограничить и упростить его значение. Аварэ периода Хэйан передавало сложную и сильную эмоцию, включающую в себя удовольствие, радость и умение ценить, что в сегодняшнем языке может быть передано восклицанием «сугои!» (sugoi!), то есть «вау!».

Придворные во те времена иногда пускались в дискуссии: что глубже по настроению - весна или осень. Такая чувствительность к красоте была непременным атрибутом утончённого японского дворянства того времени. Она не была, конечно, ограничена только созерцанием природы: человек необыкновенной красоты, великолепный наряд, комната, благоухающая ароматами - всё это описывалось словом aware, впрочем в той же мере, как и человеческая доброта или холодность. Аварэ то омоу хито (Aware to omou hito) - так называли возлюбленного.

Истинное значение аварэ проявлялось тогда, когда переживаемая эмоция была настолько сильна, что становилась практически невыносимой. Испытать аварэ означало «потерять дар речи», «задрожать от возбуждения», «застыть в восхищении».

Учёный XVIII-го века Мотоори Норинага первым заметил, что mono no aware (то есть «аварэ вещей») - доминантный мотив «Сказания о Гэндзи» (Genji Monogatari). Японцы любят цитировать авторитеты, и с тех пор повелось, что Гэндзи Моногатари служит высшим критерием красоты всех вещей. Однако, главным источником душевного переживания для знати Хэйанского двора было чувство «преходящности, переменчивости» всего сущего. Придворные пировали в честь уходящей красоты каждого из времён года и пели славословия их недолговечности.

Постоянные изменения, происходящие на небе, также служили источником вдохновения. Перемена цветов, игра теней - всё это заключало в себе аварэ, как, например, в этих строчках из главы Югао из Сказания о Гэндзи: «В спокойствии вечера вид неба был особенно захватывающим (аварэ)».

Интересно, как аварэ природы сливается с аварэ людских дел. Когда леди Рокудзё собирается в дальний путь на Исэ, Гэндзи навещает её во дворце и они проводят вместе ночь. Расставаясь наутро, влюблённые восхищаются видом небес и звуком стрекочущих кузнечиков. Этот часто повторяющийся в произведении мотив стал неотъемлемой частью всей японской литературы.

Храмовый Сад (A Tample Garden)

В земле чистой и влажной (In earth clean and moist)

Цветы с серебристыми листками  (A silverleaf 石蕗 flowers ).

Я вырос, чтобы узнать аварэ (I have grown to know aware)

В храмовом саду, где звуки колокола (In a temple garden where the bell sounds).

Это стихотворение Муро Сайсэй (1889-1962) наполнено чувством, которое больше, чем просто грусть. Это аварэ в стиле Хэйан; аварэ, которое отражает широту чувств того, кто отведал жизнь во всей её полноте.

Дзэн предупреждает: язык полон ловушек, язык - главное препятствие к пониманию. Фраза фуруй мондзи - (furyu monji - «не основываясь на словах и буквах») передаёт дзэнское понимание того, что никакая глубокая мысль не может быть передана с помощью слов. Объяснять словами путь к просветлению всё равно, что ловить отражение луны в пруду.

Точно так же все попытки буквально перевести слова ваби и саби обречены на неудачу. Тем не менее, можно попробовать проследить эволюцию этих слов и тем самым приблизиться к пониманию значения, которое за ними стоит.

Слово ваби происходит от глагола вабу (wabu), который обозначает «тосковать», и прилагательного вабиси (wabishii), использующегося для передачи чувства одиночества, тоски, покинутости. Однако, все эти негативные определения использовались в гораздо более позитивном смысле в период Камакуры и Муромати для определения жизни, освобождённой от тягот материального мира. Жизнь в бедности и одиночестве есть по дзену идеальные условия для постижения тайн реальности бытия, для поиска мира и гармонии.

Первым в литературе слово саби употребил поэт Фудзивара Но Тосинари. Он использовал его, чтобы передать чувство отчуждения, одиночества, используя метафору тростника на морозе. Это использование слова саби закрепилось и стало равнозначно буддистскому видению неустойчивости, изменчивости, непостоянства жизни, которое выражается словом мудзё (mujo). Понятие мудзё - это ось, вокруг которой вращается философия дзэна. Среди японцев вообще сильна идея очарования смерти, которую в отличие от людей западных, они не боятся, а стараются использовать в своих интересах, черпая из эмоционального эффекта неизбежности смерти силу во всех своих начинаниях. Эта сила часто сопровождается чувством безутешного одиночества, которое и обозначается словом саби.

Когда старых мастеров спрашивают о ваби-саби, они чаще всего отказываются дать какое-либо определение, а отсылают к стихотворению Фудзивары Но Садайе (1162-1241), которое, как говорят, воплощает в себе дух ваби-саби:

Я гляжу вдаль,

Но не вижу ни вишнёвых деревьев,

Ни пожелтевших листьев.

Только бедная хижина на берегу,

В сумерках осеннего вечера.

Мацуо Басё (1644-1684) использовал слово саби в хайку в качестве эстетической стороны самой сущности жизни. В своей прозе он придавал старости, одиночеству и смерти черты ясной и безмятежной красоты. Грусть - состояние, особенно почитаемое в дзэне - используется его последователями для оттачивания духа, освобождения его от мирских, преходящих забот.

Оба слова - ваби и саби - уходят корнями в дзэнское понимание мира. Между двумя этими словами происходит вечная игра юности и старости, красоты и уродства, жизни и смерти; они определяют ритм природы и бытия. Ваби больше ассоциируется со стилем жизни, тогда как саби часто используется для описания физических характеристик объекта, которые отражают его недолговечность и простоту. Однако, значения, которые можно придать каждому из этих слов и их комбинации, настолько разнообразны и необозримы, что любая дальнейшая попытка их академической классификации будет противоречить самому духу дзэна.

Подытоживая, можно попытаться дать такое, пусть и несколько расплывчатое, но всё-таки определение термину ваби-саби - это интуитивное понимание преходящей красоты физического мира, которая является отражением необратимого течения жизни в мире духовном. Это труднооценимая красота, которая живёт в простых, несовершенных и даже разрушающихся предметах; эстетическая чувствительность, которая находит печальную красоту в недолговечности всех вещей.